Отель «У призрака» - Страница 66

С завтрашнего дня начинаются каникулы, поэтому взад-вперёд по парку с криком и визгом носились неуправляемые толпы детей. Они бросались огромными снежками, заваливали друг друга в сугробы и «закалывали» сосульками, которые отламывали с ветвей деревьев, играя в «убийство» – любимое детское развлечение испокон веков.

– Потеряли перчатки? Вот дурные чертятки! Я за это вам дам по рогам! – раздалось сбоку от меня, и я увидел возмущённую бабушку, претворяющую в жизнь свою угрозу.

Мне на мгновение вспомнилось детство и первое простенькое стихотворение, которое я прочёл, стоя на табуретке на тринадцатиснежном утреннике, под ёлкой, в детском саду.

Эх, поляцкие леса,
Где медведя бьёт лиса,
А заботливый барсук
Вяжет ей петлю на сук.
Заяц мыло обещал,
И ништо, не обнищал!
Белки тоже помогли,
Матерились, как могли.
Потому что веселей
Вместе вешать медведей.
Вы спросили, почему
Так досталося ему?
Потому что бурый мишка
Нагло спал усю зиму.
Вот за это и ответь,
Бедный плюшевый медведь.
Настоящего-то фигу
Кто сумеет одолеть!

Я неожиданно поймал себя на том, что с удовольствием предвкушаю вечер в поэтическом клубе. Странные лицевые судороги шефа быстро стёрлись из памяти.

Как, наверное, приятно, особенно в это время года, послушать у камина живые стихи. Быть может, корявые местами, но написанные с душой и настроением. Наверняка они все будут посвящены зиме и тринадцатому снегу, а это наполняет теплотой и чувством праздника…

Моя любимая уже сидела за столиком в углу, потягивая горячий кофе с пеплом и имбирём.

– Милый, я заказала тебе поляцкий. – Она привстала и чмокнула меня в щёку. – Как у вас любят. С ложкой водки, пеплом, корицей и щепоткой пороха.

Честно говоря, я впервые слышал, что у нас так любят, но мне была приятна её забота.

– Закажешь какой-нибудь десерт? – спросила Эльвира. – Это поднимает настроение.

– Пожалуй, нет, – с улыбкой отказался я. – А настроение мне наверняка поднимут стихи ваших поэтов о тринадцатом снеге.

– Милый, я и не знала, что ты такой любитель поэзии, – через паузу произнесла она, и я заметил, что выражение лица у неё стало примерно как у комиссара, когда он услышал, куда я собираюсь.

– Почему нет? Мама перед сном всегда читала мне детские стишки. «Идет бычок, бодается, вздыхает на ходу. Мир с бодуна качается, сейчас я упаду» или «Оторвали мишке лапу, с костылём идёт по трапу», «Зайку бросила хозяйка, алименты платит зайка».

– Помню-помню, – радостно захлопала в ладоши Эльвира. – Это же Магния Прото! Я тоже любила её в детстве. Хотя Чурковский нравился мне больше.

– Это тот, который писал про дерево с сапогами, муху, убившую самоваром комара, и зверски заклёванного стаей воробьёв таракана?

– Точно! Я ещё ребенком на всю жизнь запомнила, как надо мной будут измываться акулы и гориллы, если я пойду гулять в Африку… Брр! Такой стресс!

Я кивком поблагодарил официанта за поданный кофе и втянул ноздрями густой аромат. Дьявольщина, какая это всё-таки дрянь! Но пить придётся, не огорчать же девушку…

– Мы не опоздаем?

– Надеюсь, что нет, – беззаботно пожала плечами она. – Моя мама одна из членов жюри, так что без нас всё равно не начнут. Ты пей, пей…

Мы проболтали ни о чём ещё минут пятнадцать, пока Эльвира не посмотрела на часы и не сказала: «Пора». Я попросил счёт. Вдвоём мы вышли на морозный воздух и лёгким прогулочным шагом направились вверх по склону к небольшому двухэтажному особнячку, укрытому в кущах вечнозелёных сосен.

Клуб поэтов располагался в бывшем здании налоговой инспекции, ныне обветшалом и аварийно-опасном. Над козырьком ещё сохранилась выложенная белой галькой надпись: «Заплати налоги и спи вечно». Этому призыву уже лет двести, но он по-прежнему актуален. Особенно на городском кладбище. Только там и можно спастись от налогов…

В фойе нас нетерпеливо дожидалась стройная чертовка за пятьдесят в брючном костюме, мадам Эдита Фурье.

– Здравствуй, девочка моя. – Она церемонно чмокнула Эльвиру мимо щеки и протянула мне маленькую жёсткую ладонь. – Рада вас видеть, сержант. Позвольте здесь обращаться к вам официально. Наши будут в восторге. Они ещё никогда не выступали перед полицией.

– И что, даже никогда не давали показаний? – не поверил я.

– Ах, ну что вы? Разве поэт может быть законопослушным гражданином? – кокетливо захихикала она. – Конечно, всех задерживали, и неоднократно. Пьянство, наркотики. Двое даже мотали срок. Но тем не менее все будут просто счастливы почитать вам стихи, хотя бы из чувства мести.

Мы прошли в основную комнату. Как во многих старых домах, помещения здесь были маленькие и соединялись узенькими коридорчиками. В целом дом походил на своеобразный лабиринт, в котором где-то можно наткнуться на кости Минотавра. Ну, уж старым навозом припахивало точно…

В самом большом зале уже набилась куча поэтов. Их сразу видно по голодному взгляду, не важно, физический это голод или недостаток признания, а часто и то и другое вместе. Они следили за нами жадными глазами, толкая друг друга и перешёптываясь, видимо сразу признав в нас слушателей.

Хотя Эльвиру, я думаю, они видели не в первый раз. Наверняка мама частенько затаскивала её сюда, чтобы взять интервью у победителя конкурса каких-нибудь старых поэтов или осветить мероприятие, приуроченное к выпуску очередного коллективного сборника стихов.

Вот и сейчас Эльвира сразу достала диктофон и включила его на запись, пока мы усаживались на свои места. Профессиональный журналист знает: сенсация может оказаться везде и в любой момент. Лучше пять раз почистить карту памяти, чем упустить случайно брошенную судьбоносную фразу.