В углу комнаты стояла тринадцатиснежная палка, украшенная фигурками повешенных пряничных чертей. Под ней был «снег», точнее, синтепон с каплями какого-то красного сиропа, изображающего кровь. Это уже модернизм, народные традиции такого не требовали. Лично мне это показалось чрезмерным. Мы в полиции слишком часто сталкиваемся с реальной кровью, чтобы вот так заигрываться…
У окна стоял шаткий столик, накрытый к чаю, с конфетами, бисквитом и домашними пирогами. Видимо, это наша награда за то, что высидели. Камин здесь тоже был, но его не разжигали. В зале стояла почти уличная температура, но это не так страшно.
По крайней мере, никакие мурашки от холода не сравнились бы с теми, что пробежали у меня по спине после первых же строк первого выступающего:
Ты енот, и я енот,
Все мы тут еноты.
Весь квартал бельё стирать
Носит к нам в субботу!
Второй продолжил в том же духе, но сразил меня патриотическим маршем на странную тему:
Ква-ква! Звонят колокола!
Ква-ква! Меня ты довела!
Ква-ква, тебе запел тромбон!
Но он не я, а я не он!
Собственно, дальше я уже ничего не запомнил, потому что просто перестал понимать, о чём речь. Кто мог предположить, что здешние поэты способны на такие взрывы мозга?! Третий оказался распевным лириком:
За тебя, моя черешня,
Ссорюсь я с приятелем.
Мы помиримся, конечно,
Он же оба-я-тель-ны-ый!
Четвертой вышла разбитная девица с некупированным хвостом, и зазвучало уже чисто женское, наболевшее:
Упала ранняя звезда,
В полях прохлада.
Плывёт мой труп, поёт вода
О чём-то рядом.
Но нас с тобой соединить
Паром не в силах,
В одном гробу похоронить
Я нас просила-а!
Поэты шли косяком, и выделить хоть кого-то уже не представлялось возможным. Я почувствовал усиливающееся головокружение. Последним на сцену ступил некто, назвавшийся Фридрихом Моро, средних лет, загорелый и толстый до тучности вампир (что уже нонсенс!) в чёрном бархатном френче, и начал завывать с мрачным видом:
Идёт охота на сурков! Идёт охота!
На страшных хищников, отчаянных сурков!
Пьяны охотники от рвоты до икоты,
Кровь на руках моих от сдвоенных клыков…
Дальше я этот бред не слушал. Меня тоже накрыло позывом рвоты, и я выскользнул в коридор.
– О, сержант! Куда же вы? Мне так надо с вами поговорить, – окликнул меня кто-то, и я увидел мадам Фурье.
Я протестующе помотал головой, зажимая рот и озираясь по сторонам в поисках туалета. Единственное место, куда всегда можно спрятаться от поэзии, не вызывая особых подозрений.
– А-а, вам сюда… – с разочарованным холодком заметила она, сразу всё поняв. Видимо, случай был типичный.
Я закрыл дверь, подышал в форточку, кажется, отпустило. Потом подошёл к умывальнику, пустил ржавую воду из крана, поплескал в лицо и вышел в коридор. Мама Эльвиры терпеливо ждала на выходе. По выражению её лица стало ясно, что мне не спастись…
– Пожалуйста, пройдёмте со мной. Я действую по просьбе нашего комитета.
Значит, меня приглашали сюда не только как слушателя.
– Что-то случилось?
– Увы, да, – сказала она, понизив голос и уводя меня с собой. – Мне стыдно говорить, но у нас пропали деньги.
– Какие деньги? – спросил я, проходя в небольшой кабинет-библиотеку.
Пять стульев, старенький компьютер у стены, пара большущих шкафов, набитых книгами и журналами. Посередине стоял длинный стол, как в читальных залах, за ним явно проводили общие собрания и чаепития для своих. Мадам Фурье плотно прикрыла дверь.
– Наши деньги… которые мы… собрали, чтобы наградить сегодняшнего победителя, – запнувшись и почему-то отводя глаза, ответила она.
– Где они лежали? – Я привычно достал из внутреннего кармана блокнот, готовясь записывать.
– В сейфе. Вот здесь. – Она сняла с гвоздика висящую на стене картину с кораблём и аккуратно поставила на пол. За картиной оказалась дверца небольшого сейфа.
– И сколько пропало?
– Э-э… пятьсот тысяч. У нас были солидные спонсоры, – быстро пояснила она, видя, как у меня расширились глаза. – Только я не назову вам их имена, можно?
– Можно, но я должен сообщить об этом комиссару. – Я вытащил телефон.
– Прошу вас, не надо! А вы не можете провести, так сказать, частное расследование, не оповещая месье Базиликуса, для нас, по старой дружбе, – флиртующим тоном попросила она.
– Это исключено.
– Но, Ирджи, я думала, мы могли бы… как-то по-семейному…
– Расскажите мне, что произошло? Откуда у вас такие деньги? И почему вы хотите скрыть их пропажу?
– А вы не выдадите нас?
– Мадам Фурье, простите, но это было бы должностное преступление.
Встретившись с моим непреклонным взглядом, она сдалась, опустив глаза.
– Хорошо, я вам всё расскажу. Ситуация такова. Мы нашли эти деньги. Позавчера вечером наша уборщица, мадам Падагра, зашла сказать, что закончила с уборкой. А месье Паганый Нель, наш казначей, он платит ей деньги, понимаете? Он пошёл проверить качество уборки и обнаружил, что одна половица в углу прогибается под ногой, а это опасно. Мы, естественно, попытались её починить, оторвали от пола и обнаружили там странную сумку с деньгами!
– Что значит – странную?
– На ней были буквы «и», «эн», «ка»… – запинаясь, выдавила мама моей Эльвиры.
– Инкассаторская сумка, – обомлел я.
– Ну откуда, право, мы могли знать такие вещи? Поэзия не сковывает себя путами денег…
– Угу. – Я сделал в блокноте отметку, что или они все идиоты, или она всё врёт. – Итак, вы нашли странную сумку, набитую деньгами. Ваши дальнейшие действия?